Книга жизни [сборник] - Владислав Иванович Авдеев

уже втолкнула его в комнату и взяла инициативу в свои руки…

Когда через полчаса Петренюк вырвался из объятий Лизы, то увидел Веру, закрывающую лицо руками, и довольного Симонова, застегивающего брюки. Вера со слезами бросилась к мужу:

– Пошли быстрей! Пошли!

И в автобусе, и дома молчали. Вера проплакала всю ночь. А Петренюк чувствовал себя так, словно совершил подлость. Назавтра ремонтировали генератор на «Пароме», Симонов что-то рассказывал команде, и те, поглядывая на Петренюка, заливались смехом. Зачем он рассказывает, думал Петренюк, неужели ему не стыдно? Но стараясь не отставать от Симонова, тоже подхихикивал.

А где-то через неделю позвонил мастер Крутиков и попросил помочь перевезти из магазина холодильник, Петренюк согласился. Когда втащили холодильник на третий этаж, Петренюк, глянув в окно, увидел Симонова, идущего под руку с черноволосой дородной женщиной:

– Ну, Симонов, смотри, какую подцепил.

Мастер глянул в окно:

– Это жена. Вчера приехала, в отпуске была.

– Как жена? – холодея, спросил Петренюк. – А блондинка?

– Лизка-то? Шлюха. Как муж умер, так пошла по рукам…

Петренюк шел домой, не видя дороги. Сволочь Симонов подсунул ему шлюху, а сам с его женой, Верой. А он-то дурак. И еще подхихикивал на «Пароме», когда команда вместе с Симоновым насмехалась над ним… Бедная Вера… Верочка… Петренюку было так жалко жену… Бедная Вера, что он сделал, что сделал…

Глазами, полными слез, Петренюк не заметил летящую на него машину…

Киллер

Зарплату, как и обещали, к Восьмому марта выдали, впервые за четыре месяца, правда, не всю задолженность, а сорок процентов от общей суммы.

– Хорошо, хоть эти дали. Хватит и за квартиру заплатить, и бабе на подарок, – инструментальщик Строев разделил деньги на три части.

– А третья куда? – поинтересовался токарь Базанов.

– Сюда, – похлопал по массивному животу Строев, – и сюда, – он звонко щелкнул пальцем по горлу. – Кстати, может, сообразим? Четыре месяца сухой закон блюли. Посидим, поговорим неспеша. А, мужики?

Мужики, вечно недовольный слесарь Заусаев, грузноватый мастер Томбусов и Базанов, согласно кивнули.

И после работы двинулись на квартиру к Заусаеву, по пути затарившись водкой и едой. Так как, по словам Заусаева, у него даже тараканы не водятся, потому что есть нечего. Жил Заусаев один, дети поразъехались, а жена сбежала на следующий день после серебряной свадьбы.

Неторопливо приготовили закуску, неторопливо уселись за стол, прошло то время, когда все делали бегом – каждому за шестьдесят, у каждого куча болезней.

Беседу тоже вели неспеша, говорили о том, что раньше нельзя было купить к Восьмому марта даже приличных духов. Теперь намного проще, были бы деньги, магазинов полно и чего в них только нет, аж обида берет, что не было всего этого, когда молоды были их жены. С другой стороны, изобилие это обманчиво, можно купить подделку, туфту, на которые так горазда эта рыночная экономика…

Тяжело вздыхали, вспоминали недавнее прошлое, когда все было ясно и просто, и не только в настоящем, но и будущем. Теперь настоящее стало зыбким, обманчивым, а будущее не проглядывалось вообще, так, мелькало что-то неопределенное на месяц-два вперед, а дальше все было размыто. Правда, возникали какие-то вешки, придорожные столбы после очередного обещания президента и правительства, но потом снова исчезали, словно их сжевывала мгла безысходности…

– Думал, доработаю до шестидесяти и на пенсию, буду на даче возиться, внуков воспитывать. А теперь придется работать, пока ноги держат, – Томбусов катал в мощных руках стакан, как карандаш.

– Это точно, – поддержал его Строев, – раньше на пенсию можно было жить, ни о чем не беспокоясь. А нонешняя – на раз в магазин сходить. Вот говорят, стало лучше жить – демократия, свобода. Может, кому и лучше, но пенсионеру в нонешнее время – хоть заживо в могилу ложись…

– Ну, разнылись. Вы хоть знаете, какой сегодня день? Годовщина смерти Иосифа Виссарионовича, – Базанов встал, поднял стакан. – Предлагаю помянуть товарища Сталина.

– А я за него пить не буду, – заявил Заусаев, демонстративно отодвигая стакан. – Он моего деда и отца в Сибирь сослал. Дом, хозяйство – все отобрали.

– Ну и что. Моего деда тоже сослали, так он даже вроде и рад был, спасибо, мол, товарищу Сталину, что благодаря ему всю Россию поглядел, а то так бы и умер, ничего кроме деревни не увидев. Ну что можно сделать с таким народом? – с гордостью добавил Строев.

– Во-во, вас по одной щеке, а вы вторую подставляете.

– Не хочешь, не пей. А я выпью! Благодаря ему страна мощной державой стала, а эти новые… сволочи ее на колени поставили. Ничего, поднимемся. Народ Сталина помнит. Пусть земля ему будет пухом! – Строев выпил, вытер ладонью губы, глянул на Томбусова. – А ты, Иваныч?

– Я лучше своего отца помяну, что в лагере сгинул.

– Но ты же сам говорил, что на всю эту нечисть Сталина надо.

– Говорил. И буду говорить. Но выпью за отца.

– А я выпью просто так, – сказал Заусаев, – потому что выпить хочу. Хотя, согласен, не мешало бы Сталину вернуться годика на три, не больше.

– Вы вот помянуть не хотите, а я бы ради Сталина не знаю, что бы сделал. Наверное, даже убил кого-нибудь, если понадобилось, – стукнул кулаком по столу Базанов.

– А я ради него уже убил, – тихо сказал Томбусов.

– Ты?! – сотрапезники с недоверием глянули на него, думали, шутит, но Томбусов был серьезен:

– Не один, конечно, нас четверо было.

– Никогда бы не подумал, – удивленно таращил глаза Строев. – Ты что, и в тюрьме сидел?

– Нет. Об убийстве никто не узнал. Ладно, давайте, выпьем, – Томбусов налил полстакана водки и залпом выпил.

– Да, – протянул Базанов. – Жизнь. Кого хоть замочили? Рассказал бы.

– Человека. А рассказ долгий, как-нибудь в другой раз. Пора по домам. Бабы, наверное, испереживались. Вот время, идешь на работу и не уверен, вернешься или нет, или по дороге прибьют. Столько дерьма развелось.

– Но ты вроде и сам не промах, – ухмыльнулся Заусаев, он как-то быстро, разом, опьянел. – Киллер, мать твою.

– Пошли, Иваныч, не обращай на дурака внимание, – Строев дружески подтолкнул Томбусова к двери.

– Я дурак? Меня, в моей квартире! – Заусаев рванул на груди рубаху. – Меня! Да я вас больше на порог не пущу…

Так и вышли из квартиры под крики Заусаева.

– Трезвый – душа человек, а как выпьет – куда все девается? Зря ты при нем об убийстве сказал, обязательно пьяный разболтает. Хотя, какой ты убийца. Не верится мне, я то уж тебя хорошо знаю, столько лет вместе работаем. Скажи честно – пошутил? – Строев с надеждой глянул на Томбусова, но тот лишь приподнял и опустил плечи.

– Ну, пока, мы